Родина и хулиган. На смерть русского националиста и публициста Егора Просвирнина

В Москве трагически оборвалась жизнь основателя популярного патриотического интернет-ресурса «Спутник и Погром». 

1.

Умер Егор Просвирнин.

Хотя то, что произошло, сложно назвать аккуратным словом «умер». Он ярко, нелепо и страшно погиб, словно бы подражая каким-нибудь гитаристам и барабанщикам полувековой давности, Сиду Вишесу и Киту Муну. Ссорился с женой, принимал разные вещества в сложном и вредном пасьянсе, хулиганил, громил квартиру, выгонял близких из дома, ему вызывали полицию, скорую, но он, запершись и почему-то раздевшись, выбросился из окна прямо на Пушкинскую площадь, где долго лежал - сначала открытый, а потом в черном мешке, - пока водители и прохожие фотографировали лужи крови, размазанные колесами по асфальту.

Ему было 35 лет. Кажется, что для столь безумного финала уже многовато. Но он дорожил своей бесконечной юностью - и распорядился собой так радикально и так беспечно, как решится не каждый подросток.

Покойный был человек веселый и жесткий, без всякой сентиментальности. И значит, вспоминать о нем нужно легко и бойко.

2.

Невозможно установить, когда конкретно переехавший в Москву с Дальнего Востока интеллигентный, но склонный к некоторому беспределу мальчик возник в столичных редакциях. Кажется, дело было в середине нулевых годов, когда ему не было и 20, и даже намека на хоть какой-нибудь, хоть приблизительный порядок еще не было в его голове (или - учитывая то, чем все кончилось, - уже не было?), но зато сразу было ясно, что образовался талант.

Так бывает: в мутном потоке слов то про политику, то про компьютерные игры нет ни одного действительно хорошего текста, и нет ни взглядов, ни внятного соображения, одна путаница и бардак, но талант уже есть. Не так-то много их было, людей с публицистическим даром, о которых начали много говорить за последние лет пятнадцать, - конечно, Олег Кашин, конечно, Зинаида Пронченко, - но Просвирнин быстро и насовсем встал в тот же короткий ряд.

И уже через несколько лет создал тот самый журнал, с которым вошел в историю.

3.

«Спутник и Погром» - отметим лишний раз, какое у журнала было блестящее, смешное и точное название, - был не просто изданием русских националистов, как пишут в формальных некрологах. Не сводился он и к фонтанирующим злостью и лихими шутками фельетонам самого Егора Просвирнина, и к обстоятельным эссе об истории, музыке, литературе - авторства Евгения Норина или Артема Рондарева, и к страстной поддержке известных событий Русской весны 2014 года, и к едкой критике властей.

Самое замечательное, что там было, - соединение политики, и политики правой, русской, - с идеально наложенной на нее эстетикой молодости и легкомысленного изящества. Просвирнин поженил фотографии царя Николая - с дизайном и слоганами XXI века, патриотическую агитацию - с тинейджерской наглостью. Иными словами, он смог наглядно доказать, что наше прошлое - еще как продолжается в будущее, вопреки мнению солидных либералов, любящих поговорить о том, что у России все позади.

Просвирнин придумал нашему правому делу свежий и убедительный стиль - до того убедительный, что лет десять назад о его «Спутнике и Погроме» вынуждены были заговорить буквально все. Больше того, он стал отцом поколения, вдохновив целую генерацию довольно культурных и рафинированных молодых людей - а вовсе не бритых уголовников - на то, чтобы заинтересоваться русским национализмом, русской империей и монархией, а не только глобальным миром и новой этикой, как сейчас принято.

Отдадим ему должное и в другом. Уже после того, как «Спутник и Погром» заблокировали власти, после того, как его шумная авторская и редакторская деятельность слегка выдохлась, - Егор не побежал за востребованностью туда, куда бежала огромная толпа в те же годы, в объятия либеральной интеллигенции и заграницы. А они - стоит тебе отречься от России и присягнуть всяким героическим меньшинствам, сражающимся против плохой Москвы, - почти всех принимают и вознаграждают, кого деньгами, кого - аплодисментами и вниманием. Здесь большой соблазн, особенно когда наше начальство глухо равнодушно к местным талантам, склонным быть на русской стороне. Но Егор Просвирнин не предал то, за что выступал так упрямо и громко.

4.

Не будем врать.

Егор Просвирнин не был тем, что мы называем «приятный парень».

Щедро одаренный журналист, фельетонист, агитатор, он был тяжелым нарциссом, зацикленным на себе, своих достижениях и комплексах эгоманьяком, которого всегда было слишком много. Его хотелось читать, но разговаривать с ним не хотелось совсем. Потому что разговоры кончались потоком пьяной язвительности, провокаций, неуемного и неуклюжего риторического и бытового бреда, к которому - вероятно, но я не держал свечку, - добавились и какие-то сильные препараты.

Он, может быть, переживал из-за своей слишком объемной внешности, активно переделывая ее, переживал из-за отношений с красивой женой - книги Эдуарда Лимонова тут в помощь каждому, кто не знает, как бывает в жизни, - из-за нехватки славы и денег, которых всегда и всем мало. А еще - что не менее важно - из-за неуспеха того дела, с которым он себя связал.

Переживание не грех, мы все отягощены дурными мыслями. Но в его случае внутренние проблемы переходили в публичный цирк такого масштаба, что многие собеседники, единомышленники и приятели старались отойти чуть подальше, чтобы не задело.

И мы знаем теперь, каким оглушительным взрывом закончилось саморазрушительное представление.

5.

Трагедия русского национализма - в его удивительной невостребованности, хотя, казалось бы, за его спиной маячит огромная страна, что бродит в поисках ответа на простые вопросы: кто мы? зачем мы? - состоит в том, что нашему народу отрезали прошлое, отрезали почву, подобно тому, как срезают плодородную землю и увозят куда-то.

Все окрестные страны, все бывшие советские республики и бывшие советские вассалы не были лишены коммунистами своей традиционной культуры, своей сельской, семейной, локальной, сословной исторической памяти. Она была, конечно, потеснена, но все-таки национальное чувство окраин воспринималось марксистами как умеренное и допустимое зло.

И только один народ был подвергнут тотальной чистке, только один народ был сдернут с места и искорежен так, что даже воспоминания о дедушках-бабушках, живших каких-то полвека назад, сделались полузапретным раритетом. Отменено было все: вера и корни, цари и полководцы, единство поколенческих связей, и даже своя компартия оказывалась невозможна. Самого слова «русский» не должно было быть, и невозможность русского длилась почти весь XX век, да и потом была с удовольствием подхвачена следующими властями, заменившими фанерку советского на фанерку российского, тогда как обе они загораживали одно и то же: забывший себя русский народ.

А раз целый народ смогли вывернуть так и убедить в том, что он родился из пионерского галстука, и до середины прошлого столетия его не было вовсе, то - какой уж тут национализм.

Есть только молодежная мода - неважно, криминальная или культурная, - но лишенная возможности оглянуться на старших и увидеть своих.

Егор Просвирнин оказался самой яркой звездой на национальном небе без земли, самым буйным хулиганом в школе, где нет учителей, мастером моды, которую создал в пустоте, не имея ни цеха, ни крепкой руки, что могла бы его вовремя остановить.

6.

Смерть современного человека - особенно если он каждый день оставляет следы на экране гаджета - странное дело.

Социальные сети, с их заманчивым правом молниеносной публикации и постоянного воспроизводства потока своей и чужой жизни у всех на глазах, - казалось бы, должны исключать смерть. Как возможно вообще - умереть, если лента новостей крутится дальше, и в ту секунду, когда человек превращается неизвестно во что, превращается в саму неизвестность, к нему в телефон точно так же приходят новости, скандалы, селфи.

Егор Просвирнин был гением момента, он мог мгновенно - и очень бодро - отзываться на любое происшествие, он был весь - срочно в номер, пусть в его годы уже и номера-то физически не существовало, и даже его собственная гибель - если бы он мог взглянуть на нее со стороны, - вызвала бы у него восторженную реакцию. Еще бы, выпрыгнуть голым из окна на Пушкинскую площадь, чуть ли не с ножом в руке, - кого вы помните, кто так мощно выступил, с кем сравнить? Вечный подросток и нарушитель всего, что получается нарушать, он любил такие жесты.

Но Россия - пожилая страна, она смоет его кровь с площади и будет жить дальше так, как она любит, медленно и печально.

7.

Нам есть за что благодарить его.

Ему - хулигану и экстремисту, атеисту и богохульнику, вздорному и трудному типу - сказать спасибо.

Егор Просвирнин показал нам, что чувство родины - бесконечно разнообразнее, чем почтенный старческий кашель на официальной трибуне или прекрасная, окладистая, но все-таки стилизованная борода на фоне снежных елок. Что родину можно любить и так: молодежно, скандально, радикально.

С криком, а не со вздохом.

И его пример означает, что даже когда в России исчезнут люди, помнящие что-то про XX век, коллективизацию, ветеранов, холодную войну, перестройку и 90-е годы, когда сойдут на нет все те символы и страхи, те прежние политические сигналы, которыми по-прежнему обмениваются государство и народ - агрессивный блок НАТО! пионерский галстук! - что-то важное все же продолжится, и кто-то все равно будет сопротивляться, защищая Россию, пусть и будет выглядеть дико, с нашей-то нынешней точки зрения.

Егор Просвирнин создал новую интонацию, чтобы помочь нашему старому миру обрести новую жизнь.

И она будет.

Но уже без него.