Александр Секацкий в Воронеже: Состояние борьбы «Один против всех» свойственно русскому человеку

Александр Секацкий - один из наиболее глубоких и оригинальных русских философов. Кандидат философских наук, доцент кафедры социальной философии и философии истории Санкт-Петербургского госуниверситета. Публицист, телеведущий. Член редакционной коллегии журналов «Ступени» и «Комментарий». И просто патриот России, поддерживающий идеи русской ирреденты и Русского мира. Разумеется, выражающий их в своих философских концепциях.

С Александром Куприяновичем мы встретились на площадке фестиваля «Русское лето», который прошёл в Воронеже 18-19 мая. Большое интервью у философа взял политический обозреватель «Четырёх перьев», доктор филологических наук Владимир Сапунов.

«Готовность к жертвенности, стойкость и выдержка снова вышли на первое место»

- Одна из панельных дискуссий фестиваля, для участия в которой вы приехали в Воронеж, называется «Духовный смысл СВО». Как бы вы могли его определить?

- Мы видим, что произошло обрушение миражей. Ещё лет 20 назад считалось, что современная война радикально отличается от всех войн прошлого, что она война пультов и дистанций, сверхумной техники. И вдруг выяснилось, что все представления рухнули, а мы оказались там, где человечество всегда и было. То есть ведётся борьба за землю, веру, идентичность. А было так и 100, и 200, и 500 лет назад. И ещё раньше.

Сейчас стало понятно, что за так называемые прогрессивные идеи всякой там инклюзивности, отдельных туалетов для трансгендеров люди сражаться не будут. Они будут биться за землю, за то, чтобы остаться теми, кто они есть, за причастность к своей этнограмме и истории.

Рухнуло представление о том, что мы давно оставили позади насилие и агрессию. И оказалось, что стойкость и выдержка человека по-прежнему остаются главными. Буквально на уровне Первой мировой войны и её окопной и артиллерийской реальности. И ситуация означает, что в противостоянии духа и материи победит тот, кто на стороне духа. Что-то похожее было в недавние времена расцвета терроризма, шахидов. Как ты можешь победить шахида, если он не дорожит своей жизнью?

Поэтому представления постмодерна о том, что люди стали совсем иными, что у них совсем другая схема сборки, оказались преждевременными, а, может, и принципиально утопичными. А основное в человеке никуда не делось. И никуда не делась готовность к жертвенности ради права быть самим собой. И она рушит представления постмодерна о множественности. Так как исходные вещи остались прежними.

«Мировая постмодернистская тусовка в случае победы России утратит смысл существования»

Владимир Сапунов и Александр Секацкий.

- Поскольку мы заговорили о постмодерне. Ведь рушатся постмодернистские установки об относительности истины. На основе которых происходила постмодернистская ретеоретизация либеральных идей. Вспомним, как ещё недавно концепция «Смерти автора - рождения читателя» (Ролан Барт) сама претендовала на некую фундаментальную истину. А концепция полисемии, казалось, успешно заменила либертарианскую теорию журналистики, теорию свободы прессы.

В 1980-е представители европейского нового исследования аудитории (Фиск, Морли, де Серто) говорили: мы признаём принципиальную однородность капиталистических СМИ и гомогенность основных потоков информации. Однако читатели сами научились извлекать из СМИ зёрна правды. И теперь уже плюрализм идёт не от субъекта, а от объекта коммуникации.

Однако события последних двух лет, регулярное закрытие российских СМИ в США и Европе, изоляция адресата и тоталитаризм источника информации в них актуализируют скорее идеи другого классика постмодернизма - Умберто Эко. Об открытых и закрытых текстах. К первым он относил художественные, ко вторым - журналистские. Из которых у неподготовленного читателя практически нет возможности извлечь иной смысл, чем тот, что закладывает журналист. И получается, что скорее самыми реальными в постмодернизме оказались идеи Ричарда Рорти (самого цитируемого философа в США), который теоретизировал американскую гегемонию, говоря, что есть много истин, но одна истиннее других - та, которую несёт в себе североатлантическая интеллигенция.

- Обратим внимание вот на что. Важнейшей составляющей постмодерна была возможность отклонить высказывание от первого лица и подменить её игрой цитат, комментариями комментариев. И тщательно скрывать реальный субъект нарратива. Классик здесь, конечно, Жак Деррида. Он свои взгляды тщательно пытался замаскировать, ссылаясь на Руссо, Гуссерля, Фрейда и других. Всячески избегая разговора напрямую.

И вот такая игровая манера - бесконечные комментарии к комментариям, игра в бисер, блеск эрудиции - казалось, никуда не денется. А теперь на наших глазах в искусстве возникает некая наивная серьёзность, бесстрашное высказывание от первого лица. Сейчас всё то же мы видим в истории, политике, геополитике. Восстановилась готовность подставиться, но донести свою точку зрения именно от себя. А постмодернизм был искусством ухода, когда невозможно предъявить претензии автору. Жак Деррида или Квентин Тарантино всегда могли сказать, что идёт игра и я тут не при чём. Сегодня вопрос «А ты-то что думаешь на самом деле, что скажешь?» вернулся.

Фактически постмодернизм остаётся только в политике. Точнее - в рукопожатном сообществе Европы и Америки. Они как раз зависят от своей корпоративной этики и не имеют практически никакой связи с собственными электоратами. Главное, чтобы они признавали друг друга, - тогда им найдут какую-нибудь хорошую работу. Какой-нибудь Урсуле фон дер Ляйен, которая проиграла выборы в ФРГ, найдут ещё какую-нибудь должность. Председателя Еврокомиссии, например.

Для постмодернистской тусовки играется предельная ставка. Если война закончится нашей победой (а я думаю, что так и будет), то они потеряют весь смысл существования. Потому что мы вернёмся к тому, что было до постмодернистского миража. А последним окопавшимся постмодернистам места в пространстве (причастности к своей этнограмме и истории) уже не будет. Всем станет ясно, что они паразитарный наднациональный слой, без которого прекрасно можно обойтись. И исторические судьбы должны победить морок и обморок миражей.

«Борьба «Один против всех» - вполне естественное состояние для русского человека»

- После начала СВО Россия, в общем-то, оказалась в ситуации «Один против всех». Против коллективного Запада, который пока является ведущим экономическим, технологическим и медийным глобальным субъектом.

Конечно, ситуация экстраполируется на русского человека как главную составляющую государства - в индивидуальном плане. Что можете сказать о борьбе по схеме «Один против всех» в русской традиции? Насколько комфортно такое состояние для русского человека?

- Тут возникает определённый парадокс. Для нашей интеллигенции всегда акцентированно стоял вопрос: что о нас подумают там, на Западе? Даже отмена крепостного права объяснялась прежде всего так: «Доколе можно быть позорищем на глазах у всей Европы?» И проблема мирового общественного мнения, по сути, всё той же тусовки, конечно, принесла России много вреда.

Потому что наличие простой самодостаточности - форма спасения и выход. Для России - постоянное явление. Вспомните Крымскую войну, где у нас в неприятелях была буквально вся Европа. Тогда войну нам объявило даже Королевство Сардиния. Хотя что им была Османская империя? Главное, чтобы против России. То же самое было в Русско-японскую войну 1904-1905 годов. Весь мир ополчился против России.

Сейчас подобное противостояние с Западом возобновилось. На уровне простейшего менталитета оно означает даже определённый азарт. Вот вы все против нас, нас хотят удавить, весь мир вознамерился так сделать. А мы вас всё равно победим.

Ну, как в песенке «Я убью тебя, лодочник». Но мнение лодочника никто не спросил. А он неожиданно появляется с веслом и говорит: «А мы ещё посмотрим, кто кого». Вот, собственно, какая у нас ситуация, и с ней мы вполне можем справиться. И резюмируем замечательной фразой Владимира Путина: «Зачем нам человечество без России?» В нём стойкое мироощущение русского человека. Не удавите, вот вам кукиш.

«Русским предстоит хранить великую западную метафизику, на что современный Запад уже не способен»

Александр Секацкий и Перья.

- Сейчас в медиапространстве идёт серьёзная полемика относительно русского философа Ивана Ильина. Дошло до призывов и сбора подписей за закрытие центра его имени при РГГУ. Давно уже философские вопросы так активно не обсуждались широкой публикой, не выходили в сферу политики. Что вы думаете по поводу полемики вокруг Ильина?

- Здесь вместо Ильина мог быть кто-нибудь из других известных людей. Скажем, Николай Трубецкой. Или даже Николай Фёдоров с его идеями русского космизма.

На его месте, кстати, могли бы быть даже западные философы, которых всё чаще запрещают к цитированию на Западе, - Хайдеггер, Ницше, Шпенглер, Эвола, Юнгера. Дошло уже и до Батая. Ведь именно русским предстоит хранить классическую западную традицию, великую западную метафизику, современный Запад уже не способен. Мало нам своего, что мы будем хранить, - мы возьмём ещё лучшее, что было написано на Западе и будем бережно изучать.

А если говорить конкретно об Иване Ильине, то так совпали обстоятельства. Потому что его внимательно читал Путин, над его работами он, очевидно, внимательно размышлял. Поэтому именно на философа Ильина оказывается давление со стороны неолиберальных сил. Тут ведь вопрос не в эксклюзивности Ильина, а в опоре Путина на историю и историю мысли. Помните, как удивлялся Такер Карлсон, когда наш президент заговорил о метаистории? Ведь англо-саксонский образ опроса совершенно другой. Ну и что? А у нас другой. Поэтому возможность углублённости в историю мысли важна сама по себе - с тем автором, который тебе может быть ближе. Разве можно представить себе что-то подобное у какого-либо из современных западных лидеров?

«Условный Шива всегда будет нужен человечеству»

- Другой повод поговорить о философии для широкой публики дал Иммануил Кант, чьё 300-летие отмечаться в 2024 году. Вспомним февральскую речь калининградского губернатора Антона Алиханова, в которой он, в том числе, связал труды Канта с войной на Украине.

Но мы давайте зайдём немного с другой стороны. Вопрос к вам как специалисту по философии времени. Кант в основном представлял время как совокупность неких субъективных впечатлений человека. У вас другая, материалистическая концепция. Изменилось ли как-то философское наполнение и восприятие времени с начала СВО?

- Да, у Канта в его трансцедентальной эстетике, как мы помним, время - форма внешнего чувства, внешнего восприятия, упорядочивания явлений. Он понимает время как нечто, соответствующее немецкому понятию «Zeit».

Но в то же время Кант говорит о таком понятии, как постоянное в явлениях. Оно на самом деле означает, что мы что-то либо познаём, либо не познаём, но сами становимся его частью.

Время в своей траектории, по мере того как оно разворачивается через регулярности, повторы, ритмоводители, определённые витки, с одной стороны, образует новые формы. С другой стороны - есть полезные и бесполезные ископаемые времени.

Поэтому всегда возникает необходимость в Шиве. Помните триаду в индуизме: Брахма-создатель, Вишну-хранитель, Шива-разрушитель? Но он разрушитель не потому, что носитель метафизического зла. А потому что к нему взывают и Вишну-хранитель, и люди земли. Потому что в какой-то момент мир становится неспасаемым. В нём накапливается столько отходов жизнедеятельности, что он превращается в некие Авгиевы конюшни, бесконечные дурные повторы. В ничем не наполненные траектории.

И роль Шивы - избавить мир от всего неспасаемого, помочь ему дойти до той площадки, до стволовых клеток самой материи, которая только так и может быть спасена.

И в том же ключе мы можем рассмотреть СВО на Украине. Мы опять-таки видим, сколько на наших глазах рушится миражей. Что-то уцелело, возникают какие-то новые конфигурации. Работает воля к обновлению того, что не спасаемо свыше (если воспользоваться прекрасным термином Кьеркегора).

Тут можно обратиться к знаменитому «Падающего толкни» Ницше. Он понимал его как помощь в виде испытания трудностями. Если ты смог справиться с ними, то выживешь. Если ты устоял, ты действительно есть. И в геополитическом и историческом ключе война - вызов для России. Обновление жизнеспособных форм и избавление от всех паразитарных повторов - здесь во многом смысл победы в СВО. Важная часть общей Победы.

«Шпионологическая концепция позволяет человеку остаться собой и обогатить свою психологию»

- В завершение мини-лекция от вас. Вы являетесь специалистом в такой интересной сфере, как философия шпионологии. Расскажите нашим читателям, о чём идёт речь.

- Последний проект человеческого в человеке, который Ницше назвал ресентиментом (а Хайдеггер прямо говорит о заброшенности), исходит из следующего. Мы обретаем свободу не участвовать в трансперсональных матрицах, во всяких сатурналиях и вакханалиях. В неких фигурах прямой чувственности, которые характерны для более раннего типа сборки. Архаической сборки субъекта.

А шпионологический проект означает, что «я», будучи заброшенным в мир, всё равно остаюсь «Сам себе хитрым». Я нахожусь в пещере egocogito, куда не может проникнуть посторонний. Мой внутренний мир ему непосредственно недоступен, что создаёт двойную внутреннюю крепость.

Вот что мы можем назвать сквозной шпионологией мира. Она даёт нам внутреннюю свободу. Она позволяет нам сохранять любую дистанцию по отношению к внешним социальным матрицам.

И вот такая сквозная шпионология сегодня тоже под угрозой. Учитывая то, что egocogito дополнилось фигурой egoonline. То есть я нахожусь в сознании, только когда включён мой мобильный телефон или компьютер. Отсюда исходит новая угроза транспрозрачности. И наш центр egocogito находится под сквозным наблюдением. Но саму метафору сквозной шпионологии мира я считаю по-прежнему актуальной. Потому что она очень хорошо описывает тот тип сборки, который начался ещё в античной Греции и закончился во времена Декарта. И он означает, что мы можем не терять головы и смотреть на себя со стороны.

При дионисийском начале то же самое невозможно, поскольку ты попадаешь как в воронку, в битву-жертвоприношение. Всё собирается в коллективное тело социума. Но если ты можешь сохранить дистанцию от мира, перевести всё в слова, обратиться к Логосу, то всегда остаётся дистанция. Где ты играешь роль, исполняешь легенду. Где ты уходишь от разоблачения. И за счёт чего сама человеческая психология обогащается. Как говорит Ницше, человек в итоге впервые стал интересным животным.

Выяснилось, что сохранить внутреннее убежище тоже не так просто. Потому что новый проект социальной инженерии, упрощённой сборки субъекта - где тебе не нужно ни истории, ни великих мёртвых - предполагает, что ты искренне должен разделять общие якобы правильные мнения, список которых известен заранее. И не нужно тебе ничего преодолевать, потому что всё и так просто. Но шпионологическая концепция позволяет нам бороться. И она тоже в каком-то смысле часть противостояния, ведь мы пытаемся сохранить всю полноту человеческого в человеке. И ничего лучше с точки зрения богатства внутреннего мира и приобретения смыслов пока не предложено.

- Спасибо за интересную беседу.

- Спасибо за высокий уровень вопросов.